Это очень известная баллада о том, как Робин Гуд спас троих своих приятелей от грозившей им виселицы и повесил шерифа.
Строится она как рассказ о трех встречах Робин Гуда на пути с тремя разными людьми.
Я собрала вместе оригинал и два перевода, один — Самуила Яковлевича Маршака, другой — Марины Ивановны Цветаевой. Пост приурочен ко дню рождения Марины Ивановны, но, если что, — мне оба перевода нравятся.
Robin Hood Rescuing Three Squires
There are twelve months in all the year,
As I hear many men say,
But the merriest month in all the year
Is the merry month of May.
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a day,
And there he met a silly old woman,
Was weeping on the way.
«What news? What news, thou silly old woman?
What news hast thou for me?»
Said she, There’s three squires in Nottingham town
To-day is condemned to die.
«O have they parishes burnt?» he said,
«Or have they ministers slain?
Or have they robbed any virgin?
Or with other men’s wives have lain.»
«They have no parishes burnt, good sir,
Nor yet have ministers slain,
Nor have they robbed any virgin,
Nor with other men’s wives have lain.»
«O what have they done?» said bold Robin Hood,
«I pray thee tell to me:»
«It’s for slaying of the king’s fallow deer,
Bearing their long bows with thee.»
«Dost thou not mind, old woman,» — he said,
Since thou made me sup and dine?
By the truth of my body,» — quoth bold Robin Hood,
«You could not tell it in better time.»
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a day,
And he met a silly old palmer,
Was walking along the highway.
«What news? what news, thou silly old man?
What news, I do thee pray?»
Said he, Three squires in Nottingham town
Are condemned to die this day,
«Come change thy apparel with me, old man,
Come change thy apparel for mine;
Here is forty shillings in good silver,
Go drink it in beer or wine.»
«O thine apparel is good,» he said,
«And mine is ragged and torn;
Wherever you go, wherever you ride,
Laugh ne’er an old man to scorn.»
«Come change thy apparel with me, old churl,
Come change thy apparel with mine;
Here are twenty pieces of good broad gold,
Go feast thy brethren with wine.»
Then he put on the old man’s hat,
It stood full high on the crown:
«The first bold bargain that I came at,
It shall make thee come down.»
Then he put on the old man’s cloak,
Was patched black, blew, and red;
He thought no shame all the day long
To wear the bags of bread.
Then he put on the old man’s breeks,
Was patched from ballup to side;
«By the truth of my body,» bold Robin can say,
«This man loved little pride.»
Then he put on the old man’s hose,
Were patched from knee to wrist;
«By the truth of my body,» said bold Robin Hood,
«I’d laugh if I had any list.»
Then he put on the old man’s shoes,
Were patched both beneath and aboon;
Then Robin Hood swore a solemn oath,
It’s good habit that makes a man.
Now Robin Hood is to Nottingham gone,
With a link a down and a down,
And there he met with the proud sheriff,
Was walking along the town.
«O save, O save, O sheriff,» he said,
«O save, and you may see!
And what will you give to a silly old man
To-day will your hangman be?»
«Some suits, some suits,» the sheriff he said,
«Some suits I’ll give to thee;
Some suits, some suits, and pence thirteen
To-day’s a hangman’s fee.»
Then Robin he turns him round about,
And jumps from stock to stone;
«By the truth of mu body,» the sheriff he said,
«That’s well jumpt, thou nimble old man.»
«I was ne’er a hangman in all my life,
Nor yet intends to trade;
But curst be he,» said bold Robin,
«That first a hangman was made.
«I’ve a bag for meal. and a bag for malt,
And a bag for barley and corn;
A bag for bread, and a bag for beef,
And a bag got my little small horn.
«I have a horn in my pocket,
I got it from Robin Hood,
And still when I set it to my mouth,
For thee it blows little good.»
«O wind thy horn, thou proud fellow,
Of thee I have no doubt;
I wish that thou give such a blast
Till both thy eyes fall out.»
The first loud blast that he did blow,
He blew both loud and shrill;
A hundred and fifty of Robin Hood’s men
Came riding over the hill.
The next loud blast that he did give,
He blew both loud and amain,
And quickly sixty of Robin Hood’s men
Came shining over the plain.
«O who are yon,» the sheriff he said,
«Come tripping over the lee?»
«Th’re my attendants,» brave Robin did say,
«They’ll pay a visit to thee.»
They took the gallows from the slack,
They set it in the glen,
They hanged the proud sheriff on that,
Released their own three men.
Робин Гуд и шериф
Перевод С. Я. Маршака
Двенадцать месяцев в году,
Считай иль не считай.
Но самый радостный в году
Веселый месяц май.
Вот едет, едет Робин Гуд
По травам, по лугам
И видит старую вдову
При въезде в Ноттингам.
— Что слышно, хозяйка, у вас в городке? —
Старуху спросил Робин Гуд.
— Я слышала, трое моих сыновей
Пред казнью священника ждут.
— Скажи мне, за что осудил их шериф?
За что, за какую вину:
Cожгли они церковь, убили попа,
У мужа отбили жену?
— Нет сударь, они не виновны ни в чем.
— За что же карает их суд?
— За то, что они королевскую лань
Убили с тобой, Робин Гуд.
— Я помню тебя и твоих сыновей.
Давно я пред ними в долгу.
Клянусь головою, — сказал Робин Гуд, —
Тебе я в беде помогу!
Вот едет, едет Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам
И видит: старый пилигрим
Плетется по холмам.
— Что слышно на свете, седой пилигрим? —
Cпросил старика Робин Гуд.
— Трех братьев у нас в Ноттингамской тюрьме
На смерть в эту ночь поведут.
— Надень-ка одежду мою, пилигрим.
Отдай-ка свое мне тряпье,
А вот тебе сорок монет серебром —
И пей за здоровье мое!
— Богат твой наряд, — отвечал пилигрим, —
Моя одежонка худа.
Над старым в беде и над нищим в нужде
Не смейся, сынок, никогда.
— Бери, старичок, мой богатый наряд.
Давай мне одежду свою,
И двадцать тяжелых монет золотых
Тебе я в придачу даю!
Колпак пилигрима надел Робин Гуд,
Не зная, где зад, где перед.
— Клянусь головой, он слетит с головы,
Чуть дело до дела дойдет!
Штаны пилигрима надел Робин Гуд.
Хорошие были штаны:
Прорехи в коленях, прорехи с боков,
Заплата пониже спины.
Надел Робин Гуд башмаки старика
И молвил: — Иных узнают
По платью, а этого можно узнать,
Увидев, во что он обут!
Надел он дырявый, заплатанный плащ,
И только осталось ему
Клюкой подпереться да взять на плечо
Набитую хлебом суму.
Идет, хромая, Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам,
И первым встретился ему
Шериф надменный сам.
— Спаси и помилуй, — сказал Робин Гуд. —
На старости впал я в нужду.
И если ты честно заплатишь за труд,
К тебе в палачи я пойду!
— Штаны и кафтан ты получишь, старик,
Две пинты вина и харчи.
Да пенсов тринадцать деньгами я дам
За то, что пойдешь в палачи!
Но вдруг повернулся кругом Робин Гуд
И с камня на камень — скок.
— Клянусь головою, — воскликнул шериф, —
Ты бодрый еще старичок!
— Я не был, шериф, никогда палачом,
Ни разу не мылил петлю.
И будь я в аду, коль на службу пойду
К тебе, к твоему королю!
Не так уж я беден, почтенный шериф.
Взгляни-ка на этот мешок:
Тут хлеба краюшка, баранья нога
И маленький звонкий рожок.
Рожок подарил мне мой друг Робин Гуд.
Сейчас от него я иду.
И если рожок приложу я к губам,
Тебе протрубит он беду.
— Труби, — засмеялся надменный шериф, —
Пугай воробьев и синиц.
Труби сколько хочешь, покуда глаза
Не вылезут вон из глазниц!
Протяжно в рожок затрубил Робин Гуд,
И гулом ответил простор.
И видит шериф: полтораста коней
С окрестных спускаются гор.
И снова в рожок затрубил Робин Гуд,
Лицом повернувшись к лугам,
И видит шериф: шестьдесят молодцов
Несутся верхом в Ноттингам.
— Что это за люди? — воскликнул шериф.
— Мои! — отвечал Робин Гуд. —
К тебе они в гости явились, шериф,
И даром домой не уйдут.
В ту ночь отворились ворота тюрьмы,
На волю троих отпустив,
И вместо охотников трех молодых
Повешен один был шериф.
Робин Гуд спасает трех стрелков
Перевод М.И. Цветаевой
Двенадцать месяцев в году,
Не веришь — посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, —
Весел люд, весел гусь, весел пес…
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.
«Что нового, старуха?» — «Сэр,
Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час».
«Как видно, резали святых
Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?»
«Не резали они отцов
Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей».
«За что, за что же злой шериф
Их на смерть осудил?
— «С оленем встретились в лесу…
Лес королевский был».
«Однажды я в твоем дому
Поел, как сам король.
Не плачь, старуха! Дорога
Мне старая хлеб-соль».
Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, —
Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз…
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.
«Какие новости, старик?»
— «О сэр, грустнее нет:
Cегодня трех младых стрелков
Казнят во цвете лет».
«Старик, сымай-ка свой наряд,
А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром».
«Ваш — мая месяца новей,
Сему же много зим…
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!»
«Коли не хочешь серебром,
Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!»
Надел он шляпу старика, —
Чуть-чуть пониже крыш.
«Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!»
И стариков он плащ надел —
Хвосты да лоскуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!
Влез в стариковы он штаны.
«Ну, дед, шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!»
Влез в стариковы он чулки.
«Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иеруслаим!»
Два башмака надел: один —
Чуть жив, другой — дыряв.
«Одежда делает господ».
Готов. Неплох я — граф!
Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!
Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп!»
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.
«О, снизойдите, добрый сэр,
До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?»
«Во-первых, три обновки дам
С удалого плеча,
Еще — тринадцать пенсов дам
И званье палача».
Робин, шерифа обежав,
Скок! и на камень — прыг!
«Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик!»
«Я век свой не был палачом;
Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду —
И все для палачей!
Четыре у меня мешка:
В том солод, в том зерно
Ношу, в том — мясо, в том — муку, —
И все пусты равно.
Но есть еще один мешок:
Гляди — горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд».
«Труби, труби, Робинов друг,
Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!»
Был рога первый зов как гром!
И — молнией к нему —
Сто Робингудовых людей
Предстало на холму.
Был следующий зов — то рать
Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робингудов люд.
«Но кто же вы? — cпросил шериф,
Чуть жив. — Отколь взялись?»
— «Они — мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!»
На виселице злой шериф
Висит. Пенька крепка.
По виселицей, на лужку,
Танцуют три стрелка.
История не такая уж беззаботная: Робин Гуд обещал, что никогда не станет палачом — а ведь стал им для шерифа. Зато друзей спас. Но поклонники правопорядка и шерифа Ноттингемского могут не переживать: есть баллады, где Робин Гуд его не убивает, а запросто с ним встречается еще и при короле.
Я хотела сделать подробную сравнительную характеристику переводов, а потом подумала, что достаточно и краткой. Я думаю, что перевод Самуила Яковича — больше рассказывает историю, а перевод Марины Ивановны — больше создает атмосферу. У Маршака детали обобщенные — Робин едет «по травам, по лугам». У Марины Цветаевой больше каких-нибудь мелких деталей, которые создают картину: паломник идет «в мешках и в узелках», виселицы «в саду» и так далее. Благодаря всем этим деталям как в самом начале объявлен «месяц май», так он до конца и держится. Баллада получается веселая, «с прискоком». Как Робингудов нрав.
Насчет передачи подробностей оригинала — оба перевода дополняют друг друга. У Маршака более точно передана причина, почему стрелков хотят казнить: не просто били королевскую дичь, а били ее вместе с Робин Гудом. У Марины Цветаевой передано, что встретившаяся Робину старуха была в слезах (он сразу должен был понять, что что-то неладно), а также более точно передана причина, почему он спасает стрелков — в благодарность за хлеб-соль. Ни в одном из переводов не переданы английские «silly old woman», «silly old palmer» (глупая старуха, глупый старый пилигрим) — должно быть, в английском фольклоре это устойчивые эпитеты.
У Маршака, как и в оригинале, конец — описательный, сообщающий о факте: освободили стрелков, повесили шерифа. У Марины Цветаевой — так сказать, изобразительный, картинка: стрелки танцуют под виселицей, где повешен шериф. Картинка не такая уж жизнерадностная — если вы представляете себе повешенных. Но зато — передает озорной дух стрелков.
В обоих переводах есть поэтические вольности. У С.Я. Маршака меняется размер, у М.И. Цветаевой — ударение в имени «Робин». Но в обоих случаях это ничего не портит.
У С.Я. Маршака появляется наезд не только на шерифа, но и на короля. У М.И. Цветаевой Робин предлагает пилигриму выпить «за стрелков» — то есть за его, Робина, компанию и за тех, кого он спасет (а не за собратьев пилигрима, как в оригинале).
Вообще я думаю, что отличие в стилистике двух переводов лучше всего передает перевод выражения шерифа » both thy eyes fall out» (оба твои глаза выпадут). У С.Я. Маршака это «покуда глаза Не вылезут вон из глазниц!», а М.И. Цветаевой — «очи вон из ям» (и с добавлением) «чтоб скулы вон из щек!»
Еще у Марины Цветаевой есть буквальный перевод выражения «Robin Hood’s men» — «Робингудовы люди». И он выглядит удачно.
Шкатулка 